Была-не была, выложу. Судя по всему, мало кто прочитает)
Одно скажу, я нигде еще так не раскрывала то, что творится у меня в голове.

Банго

Чистый ритм на личностном уровне. Добавим
прозрачность, вычтем отсутствие памяти дальше
одной жизни - и получим прекрасное дитя,
готовое к выходу в небо.
(c)Банго

Не знаю, что за романтик был этот Николай Левин, но с возрастанием популярности электронных писем он явно продолжал отдавать предпочтение осязаемой переписке. Мне не было бы до этого никакого дела, если бы его корреспонденция не попадала регулярно в мои руки. Так часто бывает, если, помимо дома 5, существует и дом 5а, а это был именно наш случай. До сих пор я добросовестно передавала письма их истинному владельцу, но в ноябре этого года Николай неожиданно съехал, и очень скоро во дворе появился новенький «Форд», а в квартире Левина – мебель новых жильцов.
Конверт был сделан из плотной светло-серой бумаги и источал едва уловимый аромат шиповника. Почти не испытывая угрызений совести, я вскрыла его. В руках моих оказалась открытка, начинающаяся словами «Дорогой Николя, я обещала прислать тебе открытку.» В конце был приведен адрес электронной почты для обратной связи и подпись – Лиля.
Когда я садилась за компьютер, у меня не было мысли, что я делаю что-то очень важное в своей жизни. Напротив, я хмурила лоб и мучительно пыталась придумать, как объяснить свое непомерное любопытство, толкнувшее меня на прочтение чужого письма. Ничего дельного так и не пришло мне в голову, и я написала всего пару строчек, в которых объясняла, что письмо пришло не по адресу, но сделать с этим ничего нельзя, поскольку и по настоящему адресу Николая теперь не найдешь.
***
Прошло несколько недель, и в моей квартире раздалось три отрывистых звонка. Я посмотрела в глазок, но не опознала увиденное и крикнула: «Кто там?» Услышанное в ответ ошеломило меня: «Лиля».  Забыв о всякой предосторожности, я распахнула дверь.
На пороге стояло хрупкое зеленоглазое создание примерно одного со мной возраста.
- Лиля? А... как ты здесь?
- Да вот, захотелось посмотреть, кто прочитал мою открытку, - без тени смущения ответила девушка.
- Нравится?
- Нравится.
- И все-таки, не слишком серьезный повод для поездки в незнакомый город. Ты ведь не была здесь раньше?
- Это первый раз. Но я намерена хорошо изучить окрестности.
- Тебе есть где остановиться? – поинтересовалась я.
- Пока нет. Но я найду что-нибудь, - открыто улыбнулась Лиля, и я захотела быть чуть-чуть безумной.
- Кофе будешь?
- Буду, - просто ответила она, и мы прошли на кухню, где я стала колдовать над кофейным аппаратом.
- Себе не делаешь? – спросила Лиля.
- Нет, я буду какао.
С горячими кружками в руках мы сидели и смотрели на голые деревья за окном. Я осторожно отпила и зажмурилась от удовольствия, слизывая с губ молочную пенку.
- Я с детства  пью какао вместо кофе. Мне тогда казалось, что взрослые обязательно должны пить кофе, и я не хотела отставать, но вкус его мне ужасно не нравился. Тогда я заменила его какао. Тебе знакомо это желание быть взрослее?
- Расскажи.
...Я показала ей город. Мы долго гуляли в парке и вели очень странные разговоры. С ней оказалось очень необычно. Я заставляла себя обдумывать каждую свою реплику, но не оттого, что боялась задеть ее неосторожным высказыванием – нет, Лиля относилась к той категории людей, с которыми хочется говорить умные вещи, но притом от чистого сердца, потому что малейшую фальшь они чувствуют моментально. Казалось, мы следовали негласному правилу: говорить все, что придет в голову, и пусть каждая следующая реплика не будет связана с предыдущей, пусть вопрос не находит ответа – все это не столь важно. Наше общение походило на турнир, на игру слов. Миллионы слов клубились вокруг нас, складываясь в новые и новые вопросы и утверждения, и если бы кому-нибудь вздумалось подслушать этот разговор – едва ли он понял бы хоть треть того, что мы хотели выразить.
Когда стемнело, мы зашли в уютное кафе в центре города. Потом сменили его на другое и остановились в третьем, где мы были надежно скрыты от посторонних глаз в неприметном углу. Мне не было скучно с ней.
А потом как-то так вышло, что она осталась.
***
С тюрбаном на голове я вышла из ванной и поежилась от разницы температур. Спать совершенно не хотелось, но и делать было особо нечего. Растягивая путь до спальни, я в задумчивости остановилась у комнаты, в которой разместила свою нежданную гостью. Повинуясь безотчетному порыву, я вскинула руку, намереваясь постучать, но тут же опустила ее и, не оставляя себе времени на раздумья, вошла в комнату без стука.
Лиля, неподвижно сидевшая на кровати, медленно повернула голову и бросила на меня вопросительно-утвердительный взгляд, под которым я почувствовала неловкость и желание спросить у нее же, что это была за неведомая сила, непреклонно затянувшая меня в эту комнату.
- Я зашла сказать, что... если тебе что-нибудь понадобится... – я запнулась, вспомнив, что уже произносила эту фразу перед тем, как пожелать доброй ночи.
- Садись. Давай помолчим немного.
Я присела на кровать, слегка не рассчитав расстояние. Теперь я едва не задевала ее плечом, а ее дыхание почти касалось моего лица.
- Почему ты приехала?
- Что тебе даст причина? Время, расстояние? Углубляясь в суть, рискуешь упустить впечатление от общей картины. – Говоря это, Лиля подняла на меня глаза. В них царил тот самый оттенок превосходства, делающий ее хозяйкой положения и заставляющий меня чувствовать себя немного ниже ростом.
- В самом деле, - улыбнулась я, принимая ее правила игры. Некоторое время она изучала мое лицо, чуть подавшись вперед и явно получая удовольствие от того, что видела.
- На свете есть живые, а есть живущие. Ты живая, в этом причина моего внимания.
Наблюдая за моей реакцией, Лиля медленно склонилась ко мне и аккуратно коснулась губами моих губ. Я не отстранилась. Впервые меня целовала женщина.
- Мне нравится, что ты хочешь нашей связи, - сказала она правду за меня.
- А меня не может не радовать, что тебе это нравится.
- Мне ты нравишься.
На этот раз я сама подалась вперед, смакуя это новое чувство. Стены в крупный серый цветок, пейзажи кисти неизвестного жудожника, невнятный отблеск фонарей за окном – все вокруг нас закрутилось спиралью и слилось в одном упоительном поцелуе.
...А потом я нащупала рукой ночник и щелкнула выключателем.
***
За окном разыгралась настоящая буря. Ветер выл в незаткнутые щели окон. Мы же беспечно лежали на спине и разглядывали тени, пляшущие по потолку. Мои темные и ее пепельно-русые волосы узором рассыпались по подушке. Обе мы молчали, но меня не покидало ощущение, что каждая моя мысль становится ей известна еще до того, как появится в моей голове.
- Ты красивая, - сказала вдруг она.
- Ты тоже,- искренне ответила я.
- Я обыкновенная.
- Не бывает обыкновенных.
- Когда смотришь необыкновенными глазами, как у тебя – возможно.
- Мои глаза привыкли выделять лица из толпы, когда на них что-то написано. Когда надо потрудиться, чтобы прочитать написанное - задача тем более упоительна. Последние месяцы толпа все текла мимо, однородная как ничто, а надписей не видно было... В тебе есть что читать - уже потому я не верю в обыкновенность. Ну... или хотя бы попытаться читать.
- Ты просто хочешь в детство. Как ключ, я могу быть и от этой двери.
- Удивительно метко! Если с собой в детство можно забрать приобретенное вне его - я буду счастлива.
- Суть сводится к перемещению в более подходящее для тебя место. Дорога бежит, меняется, но ты не видишь желанного пейзажа. С мира по нитке – не твоя заветная мечта.
- Да, - согласилась я. – А ведь мир не изменился с того времени. Это что-то внутреннее. Наверное, именно потому с собой в детство нельзя ничего забрать - так, по крайней мере, я думаю. Это требовало бы трансформации меня самой. Но обратно - не бывает. Разрушенное редко разрушается втуне. Путано-то как, господи. Важно - смятение при виде заснеженных елок и фонариков. Да и просто снега, если на то пошло.
- Это то, что есть. А чего нет?
- Продолжения, - я повернула к ней голову. – Живы лишь воспоминания о тех эмоциях, сами же они (или то, что их вызывало) умерли. А может быть, порвались какие-то струны, реагирующие на запахи и блеск...
- Ничего не рвалось. Ты просто попала в мир взрослых. Здесь живущих больше, чем живых.
- Звучит как приговор этому миру.
Некоторое время я молча лежала и наблюдала за полоской света, медленно ползущей по потолку и за время нашего разговора успевшей проделать путь от правого угла до середины комнаты. Все сказанное варилось в собственном соку, и я развлекалась тем, что извлекала из него всё новые смыслы.
- Интересно, страдают ли судьи?
- А судьи кто? – усмехнулась она.
- Я ждала такой ответ, - с готовностью улыбнулась я. – Меня интересуют обычные «мировые» судьи, с деревянными молотками. Чувствуют?
- Интегрированные в эту порочную систему теряют чистоту чувств. А долгое нахождение в толпе отнимает свежесть, делающую тебя живой.
- Пожалуй, погибает даже не судящий и не осуждающий. Суждение – всего лишь диагноз. Приговор – вот где гибель.
Лиля не шелохнулась. Тем не менее, я была уверена, что она уловила мою мысль, наверное, даже точнее, чем я была в состоянии ее выразить.
- Скажи мне... Когда ты перебирала сумку, я заметила толстую тетрадь. Это...
- Это мой дневник.
- Почитаешь мне? – брякнула я и тут же устыдилась своей глупости. Лиля ничего не ответила.
Мы заснули под завывание ветра, безжалостно гнущего березы во дворе. Она спала спокойно и серьезно, даже спина ее выражала некую сосредоточенность. Я же вцепилась в нее со всей отчаянностью тонущего человека, судорожно цепляющегося за протянутую ему руку помощи. Лиля виделась мне посланницей сверхъестественных сил, призванной отвести меня в место, предназначенное мне во Вселенной. Подобно губке, я всегда впитывала все, что хотели донести до меня люди сильнее меня, я, как клубок, наматывала на себя мудрость их клубка, надеясь таким образом сравняться с ними. Это желание ставило меня выше глупых маленьких девочек, влюбляющихся в мудрых юношей только потому, что они не понимают их речей, однако оно же символизировало мою неготовность к самостоятельной расстановке акцентов...
***
Я проснулась, когда часы на стене показывали 2 часа ночи. Сама не зная зачем, я соскользнула с кровати, влезла в свои балетки и бесшумно вышла. Я уже готовилась открыть дверь спальни, когда мое внимание привлек листок бумаги, белеющий на тумбочке в прихожей. Это был поспешно выдранный тетрадный лист.
***
«В детстве меня часто ставили в угол за различные проступки. Стоя в одиночестве, уставившись в стену, я ловила звуки телевизора, доносящиеся из комнаты родителей, шум веселых игр моих сестер – все то, чего я была лишена. Плохая девочка.
Я молчала и старалась выжать максимум пользы из времени. В отличие от других детей, я не пыталась привлечь к себе внимание, не ластилась ко взрослым, дабы в конечном итоге заслужить прощение – а, значит, позволение вновь влиться в мир, из которого меня изгнали – я вовсе не спешила обратно. Я провинилась и была неприятна всем этим людям, поэтому они изгоняли меня из своего мира........»
Через какое-то время я закончила чтение и, уже не спрашивая себя зачем – я начала привыкать действовать интуитивно, - взяла в руки синюю шариковую ручку. Мелкий бисер букв с тетрадного листа плавно перетекал в ровные, стройные строчки уже в моем дневнике. Покончив с этим делом, я положила разлинованный листок в ящик письменного стола, а дневник мой спрятался в нижней части пианино – на своем законном месте. Я же снова устроилась за столом – мне захотелось написать ей письмо. На маленьком листочке я наскоро черкнула вопрос, с бухты-барахты пришедший мне в голову, и мягкими шагами прокралась к ее комнате. Там я подсунула записку под дверь и вернулась к себе – долго ворочалась в постели и наконец уснула мертвым сном уже под утро.
***
Разбудил меня ливень, с яростью бьющий в окно. Я поглядела на часы и вскочила с постели.
...Когда я открывала дверь, еще один листок, выпорхнув из дверной щели, плавно опустился к моим ногам. Это снова был отрывок из ее дневника. По мере того, как я читала, глаза мои слегка округлялись. Боже! Уж не Спасительницей ли человечества считает себя эта девушка? Запись была, впрочем, такой смутной, что мне захотелось сохранить и ее – чтобы впоследствии перечитать и переосмыслить. Выполнив эту затею, я наконец-то появилась на кухне.
Лиля встретила меня кружкой дымящегося какао. О завтраке ни одна из нас не вспомнила – обе мы привыкли обходиться без него, и это было слишком ясно без слов, чтобы хоть одна из нас нуждалась в уточнениях.
- Как же хорошо! – воскликнула я, с ногами влезая на табуретку.
- Похоже это на твои ванильные фантазии?
- У меня есть ванильные фантазии, - скорее призналась, чем ответила я.
Тот день мы провели более праздно, чем взрослые люди могут себе позволить. Прогуливались у реки, зябко вжимая головы в плечи, прыгали в еще не убранную кучу жухлых листьев, на скорую руку сбили кормушку для птиц и насыпали туда хлебных крошек. Домой мы вернулись уже затемно. За день мы успели несколько раз обменяться письмами. Все их я успела законспектировать, пока переодевалась к ужину. Письма наши были не более, а, может быть, и менее связными, чем наши разговоры. В ответах не содержалось ответа, и цепочка слов, уложенных в строчку, выражала столь запутанные мысли и образы, что у какого-нибудь случайного человека, прочти он их, они не сложились бы в единую картинку. Мы же не требовали пояснений, мы принимали этот поток мыслей таким, каким он был – и, пожалуй, она была единственным человеком, не задающим мне лишних вопросов.
***
Ночные тени все так же бродили по потолку. Мокрые волосы Лили были рассыпаны по плечам. Я кормила ее черным виноградом, и она вдумчиво хрустела косточками.
- Путешествие...
- Путешествие?
- Похоже на то. И чем более стёртой будешь - тем легче остаться незамеченной. По иронии все хотят войти в историю.
- Я не хочу, - возразила я. - Для этого надо либо быть подлецом, либо плохо кончить.
- В любом случае кинуть душу в топку печей Вавилона.
- Если добиваться точности, что есть история? Я не знаю даже, правда ли в ней написана. В последнее время все чаще склоняюсь к обратному. Да и вовсе... сложно кому-то верить и во что-то теперь.
- Гулящая девка она.
- Интересная трактовка.
- Таковой она мне представилась, когда я с ней знакомилась, - с неприязнью сказала Лиля. - И каждый раз она возвращалась с новым марафетом от новых дядьёв.
- В нашей стране это особенно заметно. И тем более глупо, раз этого никто особо не скрывает. Хотя... здесь – глупо, в других местах – мерзко, оттого что умело.
- Несколько поколений – и дело в шляпе, хоть в чем убеди.
- Да, - с горечью согласилась я. – Уехать бы куда-нибудь... на природу, хоть ненадолго. Что-то кажется мне, что там, вдали, можно увидеть многое, о чем умалчивают здесь.
- Уедешь. Спокойной жизни осталось немного при тех картах, что я вижу.
- Гадаешь?
- В моем случае гадание – как фотография комнаты, в которой я нахожусь, в моих руках.
- Иными словами, тебе все видно и так? – уточнила я.
- Мне хватает того, что я вижу, - Лиля взяла у меня виноградинку, подкинула и под моим восхищенным взглядом поймала ее ртом. – Все существенное лежит на поверхности. Больше вынести сложно – психика и так вся в заплатках рассыпается.
- Из видимого сейчас складывается весьма неблагоприятная картина. Честно сказать, я боюсь того, что будет. – Я не договорила и опасалась вопроса, чего же я боюсь. Страшилась я войны, которая уже норовила расползтись метастазами по всему миру.
- Не бойся. Что бы ни показывал экран - его поверхность будет чиста.
- Как же хочется проспать все это! – малодушно пожаловалась я.
- Нельзя.
- Это неуправляемое желание. Наравне с этим мне хотелось бы ничего не знать, верить тому, что говорят по телевизору, не знать, как меня убивают каждый день, и, возможно, быть в восторге от российской эстрады. Хотя нет, последнее уж слишком великая жертва во имя счастья без ума.
- Капризы! – передернула плечами она.
- Верно, - согласилась я.
- Так же верно, как поцелуй во время ссоры.
- Об этом, кстати, я всегда мечтала. Всякий раз, если только меня не задевали до слез, хотелось схватить, зацеловать... Как-то не удавалось до сих пор.
- И вот пришла я.
- Вряд ли я буду затевать с тобой искусственно придуманную ссору для того, чтобы осуществить тот замысел. Он появляется лишь на волне. Поцелуи же хороши тем, что могут утолить не только разъяренных.
- Довольно объясняюще, - улыбнулась она.
- Настолько, насколько это возможно в моем случае.
Вместо ответа Лиля взяла меня за руку, мягко потянула и опрокинула на себя...
Эту ночь я провела, спрятав лицо в ее волосах, хранивших едва уловимый аромат шиповника.
***
Наутро погода наконец-то разгулялась. Но проснулась я не из-за солнечного лучика, щекотавшего мне лицо, а скорее потому, что почувствовала пустоту.
Лиля причесывалась перед зеркалом, совершенно одетая.
- Мне пора, - сообщила она. – Мой поезд отъезжает ровно в полдень. Ты проводишь меня?
- Конечно, - оторопело кивнула я, силясь осмыслить услышанное. Я предполагала подобное развитие событий, но к этому никогда не бываешь готов в полной мере. Однако я привыкла доверять ей принятие решений и, если она говорит, что пора, значит, небесная посланница уже выполнила свою миссию. Нельзя задерживать ее силой.
Через полтора часа мы стояли на перроне. Через несколько минут она должна была подняться по железным ступеням на поезд, который увез бы ее отсюда – возможно, навсегда.
- И все-таки. Почему ты приехала?
- Любовь.
- Шутим...
- Нет. Она имеет больше ликов, чем Люцифер имен.
- И каков же лик твоей?
- Стертый общепринятыми – общепринятыми не распознаваемый, - уклончиво ответила она, и мне хватило этого ответа.
Она не поцеловала меня на прощание.
***
Дом не опустел без нее. Она была слишком бестелесна, чтобы занимать много места в памяти квартиры. Однако того же нельзя сказать о моей памяти.
Я прошлась по комнатам в тщетных попытках найти хоть какой-то след. Квартира не пахла ничем. Постельное белье было тщательно заправлено, вчерашняя посуда – вымыта.
Широким шагом я прошла в спальню и резко выдвинула ящик письменного стола. Застыла, остолбенев. Письма пропали, все до единого. Лиля хорошо постаралась, чтобы не оставить мне ничего, кроме воспоминаний.
Я рванулась к пианино и почти отодрала крышку. Дневник лежал на месте. Я раскрыла его на последних страницах и жадно впилась глазами в скачущие строчки.
Вечером я включила обогреватель и перекатывала в руках кружку с горячим какао, пытаясь справиться с ознобом: зима наконец вступила в свои владения.
Вот он, ее дневник. Ее письма. Написанные моей рукой.
Пройдет несколько лет, и кому-нибудь удастся убедить меня, что Лиля была лишь плодом моего воспаленного воображения.

Эпилог

Серый день сменялся серой ночью, и круговорот этот длился неделями. Безликая толпа монотонно проплывала мимо, и тщетно я пыталась выхватить из этого потока лицо, предназначенное к чтению. Лишь темно-бурые разводы на некогда белых листах – вот все, что могла предложить мне Воля вечно длящегося Сегодня.
Очередная ноябрьская ночь, я сижу, устало подперев рукой щеку, и не жду уж ничего, и в этот момент появляется Она. Хитрость всемирной паутины такова, что воздушное создание, постучавшееся к тебе, представляется бесполым, бестелесным существом. Дуновение легкого альпийского ветерка, тонкость и нежность в кончиках красивых пальцев, вкус и предлог – Она. Необыкновенное знакомство.
И я не вижу, я не знаю, кто скрывается по ту сторону неосязаемого, черное или цветное, улыбка или гримаса, спасение или насмешка; я вижу протянутую ко мне руку. И осторожно клонюсь навстречу, готовая, однако, через мгновение сорваться вниз головой в манящее неведомое. Мы рассыпаемся в метафорических оборотах, некоторые из которых остаются за гранью понимания, но игра рвется вперед, не заостряя внимания на непонятом. Искусством не переспрашивать Она владеет вполне – умеет ли распутать клубок льющихся мыслей, или не хочет разбивать мою иллюзию понимания – не столь уж важно. Я принимаю правила игры и становлюсь ведóмой.
Две бессонных ночи проживет этот неожиданный подарок. Я найду в Ней отражение того, что клубится в голове последние месяцы и не знает выхода наружу, а Она будет чувствовать мои движения на расстоянии и появляться в тот момент, когда мой интерес заявит о себе во всеобщем эфире мыслей. Но – не более двух ночей будет длиться эта гармония между невидимыми собеседниками, а после – порыв ветра выкрадет Ее обратно. Там, на альпийских лугах, Она, возможно, забудет, но след оставит. Я буду смаковать тот вечер, когда Она назвала меня живой.
Надо учиться отпускать. До сих пор я умела лишь создать видимость.

Рига, 29 ноября 2011

Отредактировано Рада (2011-12-05 19:28:43)