1.
Два часа спустя я уже сидела на работе и размышляла о том, как жить дальше. Перед глазами бежали строчки какого-то очень важного документа. Из распахнутого окна дул свежий ветер и доносился приветливый шум обыкновенного парижского утра. Во дворе кто-то громко насвистывал песню Пиаф: «Па-дам, па-дам, па-дам...».

Настроение было совершенно нерабочее. Тысячу раз пожалев о том, что вообще сюда приехала, я отменила единственную встречу с клиентом, сославшись на непредвиденные обстоятельства. Решив, что сегодня у меня есть право на раздумья, я сунула в сумку ноутбук и, стараясь не потревожить обитателей нашего подъезда, тихо закрыла за собой тяжелую дубовую дверь. Из сумрачного парадного я вышла на площадь Мадлэн, в центр залитого полуденным солнцем Парижа.

Завораживающий своей беззаботностью, город неутомимо поглощал и усваивал любое личное горе и при этом продолжал жить своей веселой жизнью. Банкиры с дорогими портфелями, шикарные дамы с йорками, студенты в рваных джинсах, туристы с развернутыми картами, - все торопились занять свободные места на приветливых террасах.

Я решила пообедать в городском парке, там, где заботливой администрацией были расставлены удобные железные стульчики. Обычно их занимали идущие на штурм Лувра туристы, влюбленные парочки, студенты и энергичные молодые менеджеры из близлежащих офисов.

Хозяин соседней булочной был симпатичен и улыбчив. Мы познакомились года два назад: один общий клиент представил нас друг другу, и мы сразу друг другу понравились. Я подозревала, что причина этой взаимной симпатии крылась в профессиональной близости: он продавал клиентам хлеб насущный, а я – духовный.

Я попросила у него сэндвич. Он привычно спросил «Как дела?», по-парижски не ожидая ответа. Я так же, по-парижски, ответила, что все хорошо и подумала, что если бы это была Россия, я бы обязательно рассказала ему... Но это была не Россия.
Перейдя шумную, гудящую моторами улицу, я побрела по саду Тюильри, высматривая наименее людное место. Наконец мне попался уголок, где почти никого не было. Едва я устроилась на стульчике и достала из пакета свой обед, как ко мне подобралась парочка голубей. Подойдя вплотную, они начали уморительно топтаться, приседать и кивать головами.

В награду за спектакль я отщипнула им несколько крошек, и тут, словно по команде, вокруг меня вспенилось и закипело говорливое море серых крыльев и оранжевых глаз. Я догадалась, что первые двое просто были разведчиками и, в награду за их сообразительность, щедро раскрошила им половину сэндвича. Потеряв ко мне всякий интерес, птицы жадно набросились на угощение. А я наблюдала за ними, подбрасывая все новые и новые крошки.

Пир продолжался, прибывали новые гости. Моя щедрость вызывала оживленные споры. В группе наметились лидеры: они решительно расталкивали слабых собратьев и набрасывались на еду, поглощая все, что было в радиусе их действия. Cлабые терпели и заискивали, пытаясь подобрать остатки с барского стола. Некоторые пытались бунтовать, но, получив мощный удар клювом в макушку, быстро смирялись. Словом, все как у людей.

Вдруг, совершенно неожиданно, птичий пир был прерван чем-то мохнатым, ворвавшимся в самую середину стаи и закончившим свой полет под моим стулом. Громко возмущаясь, птицы бросились врассыпную. Секундой позже нежданный гость ткнулся чем-то мокрым в мою руку, извиняясь за учиненный беспорядок. При ближайшем рассмотрении мокрое оказалось носом, а его владелец – молодым английским кокер-спаниелем, как две капли воды похожим на мою собаку.

Время остановилось. Я вытащила из кармана измочаленный носовой платок и спрятала в нем лицо. 

- Ты чего плачешь? У тебя что-то случилось?

Я машинально отметила неуместное «ты» и предположила, что ко мне незаметно подошел местный «плохочок» из числа завсегдатаев парижских парков.

- Ничего... – пробормотала я, боясь отнять от лица спасительный платок и снова увидеть собаку.

- Но я же вижу! У тебя что-то случилось! - продолжал настаивать мой собеседник. - Тебе помочь?

- Ничем ты мне не поможешь, - начиная злиться на назойливого утешителя, довольно грубо отрезала я, - и никто не поможет.

- Ну почему же, - вкрадчиво продолжал голос, - может, и найдется кто-нибудь! Например, я!

Несколько опешив от такого беззастенчивого вторжения на территорию моего горя, я все же решила взглянуть на наглеца. Но передо мной никого не было. Только серый с рыжими веснушками на морде все еще сидел напротив.

Я пожала плечами. Он тоже пожал плечами. От изумления я не нашлась, что сказать, ведь не каждый день видишь собак, способных пожимать плечами! Я наклонила голову. Он тоже. Я встала со стула. Он тоже встал. Я улыбнулась ему. Он растянул губы в подобии улыбки. Я рассмеялась, и пес запрыгал вокруг меня, словно радуясь тому, что я перестала плакать. Онемев от удивления, я опустилась на стул. Он сел напротив.

- Ну как? – раздался тот же вкрадчивый голос.

Я оглянулась. Никого.

- Кто со мной говорит? – тихо спросила я.

- Как кто? Я! – отчетливо произнес удивительный пес и для пущей убедительности гавкнул.

Слуховые галлюцинации на фоне острого ощущения потери, решила я. А вслух сказала:

- Ты что, говорить умеешь?

- Нет, просто ты умеешь слушать!

Мне срочно нужно к психиатру...

- Как тебя зовут? – как ни в чем ни бывало, продолжал пес.

- Ирина, - ответила я, смущенно оглядываясь по сторонам.

- А меня – Грей, – представился он, грациозно кивнул и повернулся ко мне боком. – Смотри, даже на ошейнике написано. Так почему же ты плачешь? – не унимался он, примостившись возле моей ноги.

К горлу опять подступили слезы. Я ничего не смогу ему рассказать! Хотя бы потому, что этот замечательный и неравнодушный к моему горю пес уже был взрослым и мог вот так же покинуть своего хозяина в ближайшие десять лет. И его хозяин, как и я, абсолютно не будет к этому готов. Ведь к этому невозможно подготовиться. И, наверное, через несколько лет он будет вот так же плакать при виде незнакомой собаки, тыкающейся мокрым носом в его ладонь. Нет, я совершенно не готова к такому разговору...

- Я не хочу об этом говорить, – твердо сказала я и смахнула бежавшую по щеке слезинку.

- Ну, не хочешь – не надо! – весело ответил пес и скорчил такую уморительную рожицу, что я, не выдержав, все же улыбнулась.

Юджи тоже корчила уморительные рожицы, когда хотела меня рассмешить.

- Тогда не буду тебе мешать, – деликатно заметил Грей и встал, всем своим видом показывая, что готов уйти.

- Да нет же, ты мне не мешаешь. Вот, если хочешь, у меня курица есть, – я вытащила из сэндвича кусок куриной грудки и протянула ему.

- Спасибо. А у тебя есть собака? – продолжил он, как ни в чем ни бывало.

Я поняла, что мне не отвертеться, и неопределенно махнула рукой:

- Была...

- А теперь - нет?

- Она умерла. Вчера...

По его плюшевой мордочке пробежала едва уловимая тень. Я промокнула набежавшие слезы бумажным платком.

- Знаешь, а я хозяина потерял, – еле слышным шепотом сказал пес. – Он умер. Несколько дней назад.

Ахнув от неожиданности, я погладила его по кудрявой голове. По сравнению с моим, его горе казалось гораздо более значительным. В голове мелькнула шальная мысль.

- И с кем же ты теперь живешь? У тебя есть новый хозяин? – спросила я, окрыленная какой-то глупой надеждой.

- Да, конечно, – твердо ответил он и посмотрел куда-то назад, за мое плечо.

Я обернулась и, не без разочарования, увидела, как по залитой солнцем аллее быстрым шагом идет молодая женщина. Приложив ладонь ко лбу, она беспокойно оглядывалась по сторонам. В руках у нее был поводок. Не заметив, сидевшего передо мной пса, она прошла мимо. Грей проводил ее взглядом и вопросительно посмотрел на меня.

- Мадам! – крикнула я ей вслед. – Вы ищите свою собаку?

Она тотчас обернулась и быстро направилась к нам.

- А-а! Вот он где!..

Присев на корточки, она щелкнула карабином поводка и ласково отчитала пса за неразумное, с ее точки зрения, поведение. Тот, наклонив голову, внимательно ее выслушал и завилял хвостом в знак полного согласия. Потом она посмотрела на меня и, извиняясь за длинную тираду, обращенную к собаке, еле слышно сказала:

- Спасибо! Я ужасно боюсь его потерять!

- Представляю, – серьезно ответила я.

Женщина отсутствующе кивнула:

- Знаете, после смерти мужа... Это его свадебный подарок. Все, что у меня осталось...

Ее лицо исказила судорога, и я не нашлась, что ответить. Она встала и начала оправлять замявшуюся юбку. Взгляд ее был обращен куда-то вовнутрь.

- Я тут подумал... – вдруг сказал Грей. – А ты не хочешь завести новую собаку?

- Не знаю, – серьезно ответила я. – Не уверена, что она мне нужна.

- А по-моему, как раз наоборот... – он посмотрел куда-то в небо. - Я думаю, где-то есть собака, которой очень нужна именно ты.

- Не сомневаюсь, – усмехнулась я. – Каждой собаке нужен человек. Но это не повод заводить собаку. И вообще, все мы кому-нибудь нужны.

- Нет, не все, – ответил он и помотал головой. – Не все. Смею тебя заверить. Ладно, нам пора. Приятных поисков.

Он встал и посмотрел на хозяйку, всем своим видом показывая, что пора идти. Та кивнула мне на прощанье, и они медленно пошли по аллее. Провожая их взглядом, я не без зависти заметила, как женщина начала что-то рассказывать своему псу.

3.

Мы живем в маленькой деревне в часе езды от Парижа на север. Наш дом стоит на окраине Компьеньского леса, знаменитого тем, что здесь охотились почти все французские короли. Традиция королевской псовой охоты, больше похожей на костюмированный бал, жива до сих пор: бешеный галоп поджарых лошадей, всадники в зеленых камзолах, оглушительный лай собак... Преследуют оленя. Гнать его нужно без устали, пока он не упадет без сил где-то в лесу. 

За неимением короля, псовой охотой теперь ведает местная аристократия, которой, несмотря на годы правления социалистов, удалось сохранить свое состояние и положение в обществе. Клуб оленьих убийц возглавляет сам барон Ротшильд. Говорят, что он все еще хорошо держится в седле, несмотря преклонный возраст. И еще говорят, что входным билетом в его клуб служит чек на сумму, равную пяти моим годовым зарплатам.

Местные «зеленые» часто организуют манифестации протеста и требуют раз и навсегда отменить эту жестокую традицию, но их усилия безрезультатны. Главным аргументом аристократов-охотников является так называемая «этика». Согласно ей, преследование может продолжаться не более четырех часов: если олень не сдается, его полагается великодушно пощадить и отпустить на волю. На самом же деле охотники меняют лошадей, собак и всадников, и чаще всего у оленя не остается никаких шансов...

Когда в начале марта охотничий сезон, наконец, закрывается, лесные звери смелеют и забредают в частные сады в поисках пищи. Однажды ранним утром наши соседи обнаружили у себя под окнами пару кабанов с выводком полосатых поросят. Семья смачно хрустела луковицами элитных ирисов, явно наслаждаясь их тонким вкусом. Соседской собаке тогда крупно повезло: хозяин едва успел поймать ее за хвост, когда та ринулась спасать вверенное ей имущество.

В наш сад кабаны не заходят: он огорожен прочной сеткой-забором. Зато часто забегает прочая лесная мелочь – ежи, мыши и хорьки: они копаются в мусорных мешках, которые мы безответственно выставляем с кухни прямо на террасу.

У соседей слева живет глуповатый йоркширский терьер, который оглушительно тявкает на нас из-за забора. Мы не знаем, как его зовут, потому что никогда не видели хозяев. У соседей справа есть толстая кошка, которая целыми днями лениво греется на солнце или ловит мышей, но явно из любопытства, а не от голода.

Наш сад больше похож на лес, но в начале марта в нем начинается буйное цветение всего того, что было беспорядочно посажено предыдущими жильцами. Крокусы цветут белым и голубым, ирисы – фиолетовым, нарциссы – желтым... Наверное, прежние жильцы скупали все, что кончалось на «сы»: во всяком случае, ни роз, ни тюльпанов у нас нет. Возле входной двери красуется странное дерево, на голых ветках которого сначала распускаются фиолетовые цветы, и лишь потом появляются листья. Подозреваю, что его название тоже заканчивается на «сы».

В тот понедельник наш дом впервые оглушил меня тишиной: я не услышала цоканья когтей по полу. Я присела на диван, и мой взгляд уперся в пустоту на его краешке. Я пошла было на кухню, но отсутствие собачьей миски  резануло, как по живому. Решив сходить в лес, где дождь наверняка уже смыл следы ее лап, я решительно заперла за собой дверь.

Не успела я сделать и двух шагов, как к забору золотистым клубком подлетел соседский йорк.

- Привет, а где Юджи? – заорал он, вставая передними лапками на сетку забора.

- Ты разговариваешь?! – ахнула я и присела на корточки, чтобы погладить его по крошечной, размером с яблочко, голове.

- А я всегда разговаривал. Это ты мне не отвечала! Я думал, ты меня просто не видишь, поэтому встал на задние лапы и ору как можно громче!

- А-а-а! Теперь понятно. Нет, я тебя прекрасно вижу, – сказала я растерянно. – А ты не мог бы говорить потише?

- Запросто!– сказал он, немного сбавив громкость. – Так где же Юджи?

- Ее больше нет, – грустно ответила я и почесала его за ухом, заранее утешая.

- Как это – нет? – не понял он. – Ты ее отдала?

- Нет, она умерла.

- Как это – умерла? – разволновался йорк.

- Ну, как... – неопределенно сказала я, не желая вдаваться в грустные подробности. – Все рано или поздно умирают: и собаки, и люди, и другие животные... Тогда то, что от них остается, закапывают в землю, а воспоминания о них бережно хранят.

- Понятно, – задумчиво ответил йорк.

Он покачал головой, потоптался на месте, что-то бормоча себе под нос. Вид у него был расстроенный. Я подумала, что зря объяснила ему про смерть. Наверное, лучше было бы сказать, что Юджи вернулась обратно, в Россию.

Вдруг он перестал топтаться и тревожно спросил:

– А ежи тоже умирают?

- Почему ты спрашиваешь? - удивилась я. – И при чем тут ежи?

- Ну, как «при чем»? - начал рассуждать йорк. - Вот, если еж вдруг умрет в нашем саду, то придется его закопать?

- Да, – кивнула я. – А ты уже где-то видел мертвого ежа?

- Нет, пока не видел, но я видел живого. Если он вдруг умрет, кто же будет копать ямку? – озабоченно закончил он.

- Теперь понятно! – улыбнулась я. – Ты думаешь, что ямку придется копать тебе?

- Конечно! – воскликнул он. – Как же я выкопаю ямку для ежа, если я сам с него размером?

Вид у йорка был очень обеспокоенный.

- Не волнуйся, - сказала я, - если ты вдруг найдешь мертвого ежа, обязательно скажи мне, и я сама его закопаю.

- Правда? Тогда ладно! – облегченно вздохнул он и удовлетворенно кивнул.

- Кстати, а как тебя зовут? – спросила я, пользуясь случаем.

- Робин Гуд де Форэ д’Алатт! - торжественно произнес малыш и благородно шаркнул ножкой. - А тебя?

- Ирина, – представилась я.

- Просто Ирина? - удивился он. – А как называется твой питомник?

- У людей нет питомников, Робин, у людей - фамилии.

- А-а-а! – протянул тот. - А у моих хозяев фамилия на мою похожа, поэтому я и решил, что они из питомника. Де-что-то-там-такое… А у тебя будет новая собака?

- Не знаю. Я пока еще ее не нашла.

- А ты мне скажешь, когда найдешь? А то мне общаться не с кем! – сказал Робин, скроив жалобную мордочку. – У нас еще кошка есть, но она меня игнорирует.

- Ну, раз кошка игнорирует, тогда точно надо собаку. Потерпи, ладно?

- Ты только побыстрее ищи, а то мне так не хватает друга!

- Если б ты знал, как я тебя понимаю...

Мы попрощались, и я пошла к лесу. Вокруг буйствовала молодая яркая зелень, и этот триумф жизни казался мне особенно неуместным, ведь я вчера потеряла лучшего друга.

Присев на скамейку, я нарисовала прутиком на земле длинноухий профиль. Тут в кармане застрекотал телефон. Определившийся номер был мне незнаком.

- Добрый день. Это питомник «Шато де Принцесс». Меня зовут Жюли. Вы оставили мне сообщение.

Голос ее был приятным, спокойным, не деловым. Меньше всего мне хотелось попасть на человека, делающего бизнес на собаках.

- Собственно, я только хотела узнать, есть ли у вас девочка шоколадного цвета, – сказала я.

- Есть! – радостно ответила Жюли. – Вам повезло! Она осталась последняя, пока не продана. Хотите посмотреть?

- Хочу. А когда?

- В четверг вас устроит? Вечером? Часов в семь?

- Хорошо, я приеду...

Договорившись о месте встречи, мы попрощались, и я осталась сидеть на скамейке в полной растерянности. Оставить сообщение – это одно, но получить конкретное предложение – совсем другое. Больше всего пугала необходимость принятия решения, на которое у меня теперь было ровно три дня.

К тому же, неумолимо приближались августовские каникулы: полгода назад мы задумали путешествие в Грецию, на остров Тинос – лучшее в мире море, вино и рыба. А щенок? Боже, куда я ввязываюсь... Я тут же перезвонила Жюли.

- Никаких проблем. Пусть она побудет у вас до начала августа, а потом я ее возьму обратно, до конца каникул... Если дадите мне ваш мейл, я перешлю последние фотографии малышки. Да, подумайте об имени: оно должно начинаться на «к»...

Я хотела посидеть в лесу еще немного, но любопытство, как всегда, победило. Вернувшись домой, я обнаружила в электронной почте фотографии моей будущей собаки. «Шоколадка» была сфотографирована с любовью, шерстка ее блестела, а глазки смотрели со свойственным всем младенцам потусторонним любопытством. Наверное, я назову ее Калинкой.

С трудом оторвав взгляд от беззаботно счастливой щенячьей морды, я посмотрела в сад: знакомый холмик все так же чернел в глубине. В тот же вечер я посадила там цветы - розовато-лиловый вереск, символ бессмертия и красоты.